Мы живем, умереть не готовясь,

 Забываем поэтому стыд,

 Но мадонной невидимой совесть

 На любых перекрестках стоит.

И бредут ее дети и внуки

 При бродяжьей клюке и суме —

 Муки совести — странные муки

 На бессовестной к стольким земле.

От калитки опять до калитки,

 От порога опять на порог

 Они странствуют, словно калики,

 У которых за пазухой — бог.

Не они ли с укором бессмертным

 Тусклым ногтем стучали тайком

 В слюдяные окошечки смердов,

 А в хоромы царей — кулаком?

Не они ли на загнанной тройке

 Мчали Пушкина в темень пурги,

 Достоевского гнали в остроги

 И Толстому шептали: «Беги!»

Палачи понимали прекрасно:

 «Тот, кто мучится,— тот баламут.

 Муки совести — это опасно.

 Выбьем совесть, чтоб не было мук».

Но как будто набатные звуки,

 Сотрясая их кров по ночам,

 Муки совести — грозные муки

 Проникали к самим палачам.

Ведь у тех, кто у кривды на страже,

 Кто давно потерял свою честь,

 Если нету и совести даже —

 Муки совести вроде бы есть.

И покуда на свете на белом,

 Где никто не безгрешен, никто,

 В ком-то слышится: «Что я наделал?»

 Можно сделать с землей кое-что.

Я не верю в пророков наитья,

 Во второй или в тысячный Рим,

 Верю в тихое: «Что вы творите?»,

 Верю в горькое: «Что мы творим?»

И целую вам темные руки

 У безверья на скользком краю,

 Муки совести — светлые муки

 За последнюю веру мою.

                  Евгений Евтушенко